КАРГОПОЛЬЛАГ:

|

На берегу озера Лача, среди вековых сосен Архангельской земли, в августе 1937 года возник механизм уничтожения, замаскированный под «лесопромышленный объект». Каргопольский исправительно-трудовой лагерь (Каргопольлаг) — не просто пункт на карте ГУЛАГа. Это была фабрика смерти, где за 23 года существования (1937–1960) перемололи десятки тысяч жизней ради поставок древесины в Москву и целлюлозы для военных заводов. Его создание — классика сталинской логики: 16 августа 1937 года приказом начальника НКВД по Северной области В. Ф. Дементьева лагерь организуют на территории упразднённого Успенского женского монастыря в Каргополе — словно насмехаясь над самой идеей святости.

Первые этапы заключенных прибыли уже в сентябре 1937 года. К началу 1938-го лагерь вмещал 15 217 человек, а пик численности пришелся на 1941 год — 25 218 душ, 90% из которых составляли «контрреволюционеры»: священники, крестьяне-«кулаки», интеллигенты, поляки, прибалты, западные украинцы. Лагерь делился на два монстра:

Каргопольское отделение — лесные массивы у озера Лача, где зэки валили сосны для московских дров;

Ерцевское отделение — гиблые болота у станции Ерцево, где заключенные строили железные дороги к местам лесоповала.

В 1940 году администрацию перенесли в Ерцево — символ «прогресса» системы: лагерь расширялся, а его управленцы селились в бараках, построенных на костях. Заключенные называли этот посёлок «воротами в преисподнюю»: зимой температура падала до -45°C, летом болота кишели гнусом, а нормы выработки (5 м³ леса на человека) не оставляли шансов выжить. «Местные жители завидовали нам — в лагере давали хлеб», — писал философ Елизар Мелетинский, отбывавший срок здесь в 1950-х.

Главная задача Каргопольлага — обеспечить страну древесиной любой ценой. В докладах НКВД холодно фиксировали:

Заготовка 1,2 млн кубометров леса ежегодно;

Строительство целлюлозного завода на реке Волошка (цех №5), где производили сырьё для пороха;

Изготовление лыж для Красной армии — 300 пар в сутки.

Но цифры скрывали чудовищную реальность. Заключенные работали по 14 часов в сутки в робах из гнилой ткани, питаясь «баландой» из гнилой капусты и 300 г хлеба. В 1944 году лишь 52% узников признавались «годными к труду» — остальные были «доходягами», обреченными умереть в ближайшие недели 8. Смертность достигала 40% зимой 1943-1944 гг. — люди замерзали у брёвен, а их тела складывали в штабеля до весны, когда болота оттаивали достаточно для захоронений.

Особая жестокость царила на строительстве узкоколейки Пукса–Ерцево. Заключенных гнали на мороз без рукавиц — те, кто не мог держать топор, лизали железо, прилипая языками к металлу. «Наш бригадир, бывший чекист, пристрелил троих за срыв нормы. Сказал: „Труп полезнее — хоть в болото не провалится“», — вспоминал поляк Тадеуш Скровачевский, чудом выживший здесь в 1942 году.

Контингент Каргопольлага — квинтэссенция сталинского террора. Сюда свозили:

«Нацпредателей» — 7 000 поляков, 3 200 прибалтов после аннексии 1940 года;

Духовенство — архимандрит Иоанн Крестьянкин (будущий святой), епископ Аркадий Остальский, расстрелянный в 1937-м;

Интеллигенцию — сценарист Валерий Фрид (будущий соавтор «Собачьего сердца»), поэт Юрий Люба, писавший стихи углём на дощечках.

Польский учитель Юлиус Марголин, прибывший этапом в 1941 году, описал ритуал обесчеловечивания: «Нас заставили раздеться догола у ворот лагеря. Одежду пропарили, а нам выдали робы с номерами вместо имен. Надзиратель орал: „Забудь, кто ты! Ты — щепка для великого Сталина!“». Дети «врагов народа» становились призраками системы — как Лидия из деревни Фатьяново, у которой после ареста отца «остались голодные дети да стены голые».

После закрытия лагеря в 1960 году его история была погребена под ложью о «перевоспитании». Лишь в 1980-х учительница Светлана Иконникова начала собирать свидетельства, обнаружив братские могилы у станции Липово: «Ямы, выложенные камнями, без крестов. Местные говорили: „Там ваши враги“». В 2003 году у деревни Ковжа поисковики нашли 70 скелетов со следами пуль в затылках — но ФСБ отказалось рассекретить архивы.

Сегодня на месте лагпунктов — дачи и турбазы. В Ерцево открыли музей, где фотографии зэков висят рядом с портретами надзирателей. А у школы №3 в Каргополе стоит скромный памятник с надписью: «Жертвам репрессий» — его чистят школьники, чьи прадеды могли быть и палачами, и жертвами. Как писал Юрий Люба, выживший в этом аду: